Чего только не хранится в наших архивах! Я вот, к примеру, очень люблю фонд Охранного отделения полиции.
И даже – после изучения ряда документов – прониклась уважением к нелегкому труду тех, кого было принято называть шпиками, филёрами и сексотами. Воспитывалась, разумеется, на идеях, что это “редиски” – плохие люди.
НАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА…
Это сейчас, в эпоху интернета, легко следить за инакомыслящими, сидя в теплой конторе, нажимая на кнопки компа и наблюдая за камерами.
А 100 с лишним лет назад и побегать приходилось, и попотеть, и померзнуть, и в подворотне поторчать, пока письмецо заполучишь. Да, извините, и в морду получить можно было, и жизнью поплатиться на службе. Это не чаи гонять с ватрушками.
Акунина все читали? Ну вот у него некоторые нюансы описываются. Кстати, Григорий Шалвович Чхартишвили, известный под псевдонимом Борис Акунин, на самом деле работает с документами Департамента Полиции. Причем лично, а не посредством ассистентов. Сам! Моя коллега неоднократно получала в ГАРФе дела, просмотренные им до нее. Так что, очередной персонаж вполне может быть списан с вашего или моего предка. А мы и не в курсе.
Давайте сперва понятия поясню.
Сексот с сексом никак не связан. Это сек(ретный) сот(рудник).
Филёр – сыщик, агент Охранного отделения или уголовно-сыскной полиции.
Шпик – по сути то же, но от польского szpieg (шпион, соглядатай).
Историк К. В. Колонтаев, написавший книгу «История русской полиции», утверждает, что тайная полиция Российской Империи работала более профессионально и эффективно, чем Комитет госбезопасности СССР и современные спецслужбы. Эффективность работы российской тайной полиции в конце XIX и начале XX веков он объясняет тем, что люди туда приходили исключительно по своему личному желанию, обладая соответствующими склонностями к розыскному делу. При этом они проходили строгую систему отбора по своим интеллектуальным и моральным качествам.
«Филёр должен быть политически, нравственно благонадежным, твердым в своих убеждениях, честным, трезвым, смелым, ловким, развитым, сообразительным, выносливым, терпеливым, настойчивым, осторожным, правдивым, откровенным, но не болтуном, дисциплинированным, выдержанным, уживчивым, серьезно и сознательно относящимся к делу и принятым на себя обязанностям, крепкого здоровья, в особенности с крепкими ногами, с хорошим зрением, слухом и памятью, такою внешностью, которая позволяла бы ему не выделяться из толпы и устраняла бы запоминание его наблюдаемым» .
Вот так-то!
“…КАК БЫ НАМ НЕ ВЛОПАТьСЯ”
В особенности интересно, если в фонде охранки попадаются перлюстрированные письма.
Основной задачей перлюстрации было выявление людей неблагонадежных, настроения в народе в той или иной местности и предупреждение возможных волнений.
Поэтому основная масса писем не изымалась, а из них делались выписки. Корреспонденцию надо было осторожно вскрыть ( особыми “косточками” или отпарить паром) , прочитать, сделать выписки, сфотографировать для сличения почерка, проявить скрытый «химический» текст, затем аккуратно заклеить и вернуть конверт на почтамт. “Экстракт” отправлялся в Департамент полиции и подшивался в дело.
Вот один из них и попался мне в руки.
“14 апреля
Выписка из полученного агентурным путем письма с подписью “твой”.
Москва, от 7 апреля 1903г., к С. Бухтеру, в Берн, Геверштрассе 22
Твои три письма я получил. Новости очень печальные. Hа днях арестовали в Москве и Тихона, которого, кажется, уже перевели в Смоленск, его, кажется, за Вяземские дела.
Чем дело кончится, пока неизвестно, а пока сидят в одиночном заключении Пашин, Баевский, Ванька и Тихон Музылев и 5 человек наших рабочих.У меня к тебе просьба, нельзя ли как-нибудь пробрать в нелегальной литературе Прокурора, Пристава и жандармского Полковника, особенных деятелей по этому поводу. В следующем письме я тебе напишу имя и отчество означенных героев. Я стараюсь по силе возможности поддержать в материальном отношении наших бедных страдальцев.
Тихон меня просил писать тебе все подробно. Получил ли ты мои письма № 2 и 3, а также это письмо.
Дорогой Солом, будь поосторожней с письмами, а то я боюсь, как бы нам не влопаться, ты писал, что будешь писать луковым соком, то напиши, а для отвода глаз напиши и что-нибудь чернилами.”
Адресата звали Соломон Бухтер. 20 лет. Студент Бернского университета.
Арестованному Баевскому – 16. Через 2 года, в 1905, он будет замешан в разгроме вяземской тюрьмы и освобождении политических заключенных. Родители ему помогут бежать в Америку.
Тихону Музылеву, сыну купца первой гильдии, было 22 года.
Мальчишки! Они во многом были самостоятельнее, ответственнее своих нынешних ровесников.
Помог ли луковый сок или нет – незивестно. В деле Бухтера есть еще одно письмо. Как раз пытаюсь его сейчас расшифровать. Экстракт дeлали, вероятно, в спешке – почерк ужасный.
ИЛИ ЛУЧШЕ МОЛОКОМ?
Прочитав про луковый сок в архивном документе, у меня в памяти зашебуршились детские воспоминания – детский сад, школа, тюрьма, воспитательница, дедушка Ленин, чернильница, молоко.
Ну да! В детском саду или начальной школе нам читали про то, как Ленин в тюрьме писал молоком.
Решила найти этот рассказ, чтобы освежить впечатления.
Нашла. Читаю…
“Целых четырнадцать месяцев просидел Ленин в царской тюрьме. Он сидел в маленькой полутемной одиночной камере. Железная койка, стол и табуретка – вот все, что там было.
Другой человек на месте Ленина целые бы дни плакал и страдал в этой камере. Но не такой человек был Ленин.”
И тут я оплошала.
Во-первых, на меня напал хохот. Я на самом деле решила, что это современный стеб!
Во-вторых, я очень сильно расстроилась, когда обнаружила, что это не стеб, а неизвестный мне рассказ Зощенко “Иногда можно кушать чернильницы”. Как же я его пропустила?
В-третьих, теперь вся в задумчивости – неужели этот рассказ мы читали в детстве и воспринимали серьезно?
Впрочем, там дальше действительно “серьезно” – делал чернильницы из хлебного мякиша, писал молоком между строк или на полях книги, если заглядывал охранник, то чернильницу съедал.
Все “испортил” Никита Григорьевич Зябин. Он был одним из охранников Ленина в тюрьме. Вот фрагмент из его воспоминаний:
“Мы-то прекрасно знали о том, что заключенный Ульянов ест чернильницы. И вздругорядь, понарошку, в день раз по сто к нему заглядываем. Ужо-тка забавно было нам смотреть, как он глотает их не жуя. Они уж не лезут ему, а он все глотает. Бедовый был!
А ночью мучился, сердечный. Пучило его ночью! Страшно слушать! Зато за 14 месяцев, что он у нас пробыл, он так крепко раздался от постоянного переедания, что штаны лопались.”
Н.Г.Зябин. “Мои встречи с Лениным”. Париж, 1924, изд.”Суаль”, с.248
Тяжела была жизнь этого революционера.
***
Информацию о том, что скрытый текст письма был проявлен, мне пока встретить в делах Охранного отделения не удалось. Почему-то кажется, что этот факт должны были фиксировать.
А пока пошла упражняться с молоком и луковым соком. Надо разобраться, чем лучше писать.
comments powered by HyperComments